К.Гусев. Непутевая собака (содержание, охота на уток)

Использование материалов сайта возможно при размещении активной ссылки

НЕПУТЕВАЯ СОБАКА

К.Гусев

По правде сказать, я не охотник. Моя страсть - грибы. Однако же ружье имею - переломочку Тульского оружейного завода.

Есть у меня и собачка. Жена удружила. Приезжает в прошлом году, по осени, из города и несет на руках щенка.

- Увязался,- говорит,- в автобус за мной лезет... Вот и привезла...

Посмотрел я: морда щучья, и пасть - ну, ей-богу, крокодила проглотит. А сам коротышка на толстых ногах, будто обрубках, и хвост - обрубок, виляет туда-сюда. Кстати, за этот хвост впоследствии Крючком его прозвали. С верхней губы усы свисают, на нижней губе жиденькая бороденка, ну ни дать - ни взять, как у нашего покойного звонаря.

Только и нашелся, сказать:

- Ой, и страшен!..

Жена тоже согласилась, что вид у собачки не совсем благопристойный, да коли привезла, не выгонять же со двора живую душу.

Зиму жила собачка в сенцах, особых хлопот не причиняла. Дашь ей кость, что ни есть самую крепкую, разгрызет, да еще побегает вокруг тебя, нет ли, мол, еще чего-нибудь на зуб положить.

Пришла весна. Закудахтали куры - нестись начали. Одна по привычке - в крапиву и там несет яйца. Раньше она и цыплят там выводила. Да прошлой осенью привез мой сосед Сила Егорович из города настоящую охотничью собаку, Рексом звать, и этот самый Рекс стал пролезать в забор и подбирать на земле куриные яйца. Может, настоящей охотничьей собаке так и положено, да мне-то разорение одно.

Попробовал упрекнуть соседа, куда там!

- Понятия у тебя не больше, чем у твоей курицы,- отрезал Сила.- Пойми, Рекс - это с иностранного - король. Благороднейших кровей собака. И хвост как султан кверху. А султан опять-таки царь, только что турецкого происхождения.

Однажды в конце апреля прихожу с работы, а жена сияет, как новый пятиалтынный, и рассказывает:

- Сунулся, было Рекс сегодня в наш огород... Увидел Крючок - и уж он его катал, уж он его валял...

Трудно, конечно, поверить, как это маленький Крючок здоровенного Рекса одолел, да с женой спорить, сами знаете, не всегда следует.

Поужинали, сели у раскрытого окна, смотрим на улицу.

Трогательное это время - весна! Снег еще у заборов не стаял, а под окном, на пригорке, зеленая травка пробивается. И такой свежестью от нее веет. Я, вот, лучше лужей пройду, нежели на первую такую травку ступлю. Робкая она и нежная, ну как ребенок.

Выходит из своей калитки Сила Егорыч. Вышитая рубаха, по животу широченным ремнем перетянута, важным, и у как генерал какой. С ним Рекс, этот самый, что кровей королевских. Садится Сила на свою завалинку, трубку раскуривает, усы поглаживает. Рекс к моему клену и только было поднял ногу по своему собачьему делу, как вылетает мой пес из подворотни и не то, чтобы, как принято у собак,- поругаться, поворчать, нет - впился зубищами в шею Рексу, повис на нем. И начали они кататься, да что ни есть по самой грязи. Выбегаю на улицу, кричу что есть духу:

- Крючок, собачья душа! Назад, разбойник!

Вижу, Сила трубку бросил, схватил из-под ног мокрый кол и к собакам. Рекс в это время вырвался, тягу дал, и Крючок шмыгнул в подворотню.

Трясет Сила мокрым колом, кричит:

- Да я в растартарары твоего пса-коротыгу... А потом ко мне:

- Так ты что, соседей по кличкам стал звать, да еще собачьей душой и разбойником?!

Затворил я калитку и только тут одумался. Ведь Сила работает у нас начальником пожарной команды. Придирается - страсть. Потому издавна и называют его Крючком. И то, что я кричал собачке, он на свой счет принял. Вот ведь как обернулось дело.

Работаю я почтальоном. И вот если, кто сидит здесь из нашего брата,- не даст соврать. Первый недруг почтальона - эта самая дворняга. Иной барбос лежит у порога, не тявкает, хоть все добро вместе с ним унеси из дома. А покажись почтальон - так и норовит за штаны цапнуть.

И как только стал Крючок ходить по поселку со мной, прижали дворняги хвосты. Увидят Крючка и живо в подворотню.

Так все шло по-хорошему. Только с Силой вопрос не был отрегулирован. Не кланялись мы.

Помирил нас случай. В начале октября, под вечер, заявляется к нам Сила, рука перевязана. Садится на лавку и говорит, обращаясь к жене:

- Помоги, Авдотья, руку обжег.

Жена моя - первый специалист по части скорой помощи. Санитаркой она в больнице работает. Вынимает из шкафчика банки-склянки и перебинтовывает каждый палец в отдельности.

Посидел Сила молча минут пять и говорит:

- Экая ты, молодчина, Авдотья Ильинишна. Ведь совсем боль улеглась. Не знаю, как и отблагодарить тебя.

Встал с лавки, глянул на меня, будто впервые заметил, и не то, чтобы сказал, а приказал скорее:

- Вот что... Собирай своего хозяина. Так и быть, возьму его па озера из уважения к медицинским твоим познаниям. Перелетная утка валом повалила.

Мне же повелел, уставившись в пол:

- На перевозе в шесть встретимся. Да улицей не ходи. Встретится еще баба с пустыми ведрами. Не люблю я такого.

Встаю затемно, одеваюсь и только за ружье - Крючок тыц мордой мне в ногу и смотрит, виляя обрубком хвоста.

- Возьми ты его,- просит жена,- целый день скулить без тебя будет. Да такая умная собачка может и пригодится.

По правде говоря, не лежала у меня душа брать на охоту Крючка, да сами знаете, с женой спорить, особенно по охотничьему делу, что воду в ступе толочь.

- Ладно, говорю. Так и быть, собирайся, Крючок.

Он к двери и ждет, повиливая обрубком своим: голому, мол, собираться только подпоясаться, а мне и того не надо.

И вот я первый раз на настоящей охоте. Сижу в ивовом кусте над плёсом, в ногах - Крючок, лежит тихо, положив морду на лапы, и мне думается, все он понимает. На позолоченных солнцем камышах - утро, новый день обозначился. В небе тянут утки: в одиночку, парами и целыми стайками. Крылья их тоже в золоте солнца. Иной раз утки пролетают совсем рядом: только за ружье, а их уже, как говорят, митькой звали. На том берегу выстрел за выстрелом. Это Сила орудует. Завидовать нечего, он настоящий охотник.

Я так залюбовался всей этой картиной, что и не заметил, как опустился на воду селезень. Услышал его по всплеску воды. Вскинул ружье - бух! На месте остался мой селезень, шагов за двадцать от берега.

- Крючок, возьми, принеси его,- вскочив, кричу вгорячах, и показываю рукой на раскинувшуюся на воде птицу.

Вертится мой Крючок в ногах, хвостом виляет, а в воду не лезет. Видимо, не понимает, что я хочу от него. Эх, была - не была! Раздеваюсь и бреду в ледяную воду. Крючок тоже за мной. Беру селезня и бегом на берег. Пока одеваюсь, Крючок нюхает птицу, фыркает и встряхивается. Прыгает у ног и тоже, как я, видно, доволен.

Ноги горят, как кипятком их ошпарил. Сидеть теперь пропащее дело. Подвесив на удавку тяжелую птицу, иду берегом.

Только остановился в конце озера дух перевести, вижу прямо на меня летит пара уток. Эх, заметили, свернули к правому берегу. Поравнялись с кустом, а оттуда сноп огня и трах-бах! Одна утка, как ни в чем ни бывало, пошла дальше, другая накренилась на крыло, и, снижаясь, шлепнулась шагах в пятидесяти от меня в воду.

- Возьми, Крючок, возьми!..- кричу ему и показываю на селезня.

И пес теперь понял: подплыл к убитой утке, схватил ее за шею, на берег вытащил. Прежде чем положить птицу, сдавил челюсти, да так, что, когда взял я добычу, не почувствовал рукой позвонков, будто перемололи их.

Обогнул закраек озера, а навстречу Сила и кричит, как будто я глухой:

- Отдай селезня, я его сбил...

- Да возьми,- протягиваю я утку,- у меня и своя добыча есть.

Сила дрожащей рукой забирает птицу, а у самого на удавке еще штук семь висят. Мой пес морду оскалил и чую - вот-вот вопьется зубами в ногу соседа. Видно, жаль ему кровной добычи.

- Возьми ты на ремень свою непутевую собаку,- с сердцем говорит Сила.- Давно у меня заряд бекасина для него приготовлен. Трахну, будет таскать из своей поганой кожи этот бекасин до второго пришествия.

Когда завтракали у копны, Сила успокоился и посоветовал:

- Не уходи. К вечеру поднимется ветер, и утка валом с больших озер повалит. По полсотни похлопаем.

Как же, думаю, не так. Нужны мне твои пятьдесят уток! Добыл одну и хватит. Завязал сумочку и пошел к перевозу.

На полпути Крючок догоняет, и в зубах у него этот злосчастный селезень. Вспомнил, что, когда Сила укладывался, на земле его позабыл.

Увидел я это и ахнул. Теперь на весь поселок осрамлюсь, вором называть станут. Взял птицу, на пенек положил, может, думаю, пойдет домой Сила, приметит птицу, заберет и делу конец - без скандала обойдется. Крючка на ремешок и зашагал дальше.

У перевоза спустил собаку, да только и видел.

Переехал реку и вижу - Крючок мой вплавь выбирается и в зубах селезень.

Теперь горю не поможешь. Подвесил злосчастную птицу и домой. На пороге жена встречает:

- Ой и удача! Целых две утки. Мы такой обед устроим...

Подожди, думаю, придет Сила, устроит тебе обед. И легок, видимо, этот Сила на помине. Вбегает и живот ходуном ходит, говорит заикаясь:

- Хватит... Хватит разбойником да к тому же собачьей душой меня называть, меня старого пожарного... Еще воровством занялись!

Схватил со стола селезня и уже в двери отрезал условие:

- Если завтра не уберешь свою собаку прочь из поселка,- вором звать буду!

Вот тебе и удачная охота! Советовались с женой, до утра не спали и в конце-концов порешили: увести Крючка в город и оставить там. Не срамиться же мне перед честным народом.

Идем мы с Крючком нашими грибными местами, и чувствую, расстаюсь я не только с ним, но и с этим лесом. Ну разве пойдешь сюда один.

Крючок будто и не чует, что в душе у меня творится. Крутится в ногах, пеньки обнюхивает. И не знает пес, что отведу его в город и брошу на улице, и будет он бездомным бродягой.

Решил перекурить. Ну просто ноги не несли.

И только собрался, было на пенек присесть - слышу собачий лай, да собаки не то что лаяли, а с надрывом стонали, плакали, будто вот уходит грабитель и надо сложить голову, а догнать, жестоко наказать его.

Вижу, на той стороне низины, прямо передо мной лисица. Вытянулась и как огненный язык меж кустов мелькает. И с ходу - шасть между камнями - ив нору.

Вдруг взвизгнул Крючок. Перемахнул ручей, вылетел на пригорок и в ту же самую нору.

- Крючок, Крючок! - кричу ему.- Назад... Погибнешь, собачья душа.

Да где там. Только камешки сыпятся с верху осыпи. Пропал бедняга!..

А тут две здоровые гончие с лаем подваливают, одна на другую схожи. Сунулись мордами в эту проклятую нору, зачихали, будто нюхательного табака хватили и, виновато замахав хвостами, смотрят на меня, такими глазами, как будто говорят: "Тут уж, извините, мы ничего не можем поделать".

- Да Крючок-то мой в норе,- кричу собакам с досады, будто они понимают.

Слышу за спиной спокойный голос:

- Какой там еще Крючок?

Оборачиваюсь, передо мной парень стоит, плечистый, в зеленой под цвет леса гимнастерке, на вид как военный, только без погон, а на петлицах в серебре рогастая голова лося.

- Крючок мой, туда... в нору,- показываю ему рукой.- За лисицей туда... Пропадет пес!

Этот в зеленой гимнастерке сел на камень, закуривает и задает вопрос:

- А какой породы твой, этот самый Крючок?

- Какой же породы? - отвечаю.- Беспородный пес, да и то с пороком. Драчлив он.

В норе зашуршало, послышалась возня и лай, снова посыпались камешки. Ба! Да это мой пес оттуда вылезает. Право, сначала глазам своим не поверил. Тащит он лисицу.

Сижу не шелохнусь. А он с этой лисицей ко мне. Положил около ног, сдавил своими крокодиловыми челюстями, так что затрещал позвонок лисицы. Улегся между мной и этим в зеленой гимнастерке, обрубком хвоста повиливает.

- Молодчага,- ласково говорит в зеленом,- так их и надо.

Протягивает он раскрытую ладонь и начинает гладить голову собаки. Да позволь, кто другой сделать такое, цапнул бы Крючок, пожалуй, и рука прощай. А тут замер весь, потом подбежал ко мне и вижу на глазах две слезинки застыли, то ли от удовольствия, что лису добыл, а может потому, что первый раз в жизни чужой человек сказал ему ласковое.

- Да твоему кобелю цены нет,- слышу голос,- фокстерьер у тебя чистокровный.

Подозвав Крючка, снова стал гладить его.

- Егерем я здесь назначен,- слышу голос.- Приписное хозяйство организовываем. Лисиц здесь как ворон. Перевести их надо, иначе все пожрут.

И глядя не на меня, а в глаза собаке, говорит:

- Продай, а лучше подари нашему хозяйству своего Крючка. Всех лисиц переведем с ним.

Пес мой то ко мне, то к егерю голову поворачивает и бусинками своих глаз в самую душу заглядывает. Ну что тут делать? Добрые люди, посоветуйте...