Н.Смирнов. Поздняя осень, рассказ

Н. Смирнов

ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ

Идут дни поздней осени, мягко теплятся печальные сумерки года.

Дожди и ветры сменились последним теплом и затишьем. Лес сквозит белизной берез, зеленью сосен, душисто пахнет смолой, винной терпкостью палых листьев. От палых листьев, заваливших тропы, дороги в овражки, в лесу стоит розовый свет, мешающийся с серебром луж, ручьев и прудов.

Где-нибудь в чаще, над ручьем, то и дело слышится прелестно-однозвучная песенка: там пересвистываются разбившиеся на пары рябчики. На прудах кочуют нарядные чирки. По брусничникам, расцветившим влажный изумруд мхов легкой пунцовой зернью, жируют черно- голубые тетерева.

В этом позднеосеннем лесу есть непередаваемое очарование, воплощенное в таких, казалось бы, простых словах: "Высыпка вальдшнепов..."

Стрельба вальдшнепов на осенних "высыпках" - это настоящая поэма охоты.

Вальдшнеп, чудесная птица, как бы слетевшая со старинных цветных политипажей и гравюр, бесконечно волнует уже одним своим видом - темным золотом крыльев и шелково-снежной перевязью хвоста, длинным, заточенным профилем - клювом, и агатовым блеском неизменно изумленных глаз.

Весть об осеннем прилете вальдшнепов воспринимается, как весть о старом, незабытом друге, а лес, населенный этими птицами,- как страна Вечного Детства с ее романтической красотой.

Вальдшнепы любят молодые поросли и опушки, просеки в долины, дубовые, березовые и осиновые рощи по окраинам полей. Собака работает по вальдшнепам весело и страстно: золотые птицы возбуждают ее своим особенным запахом. И ни с чем, кажется, несравнимо - неторопливо пробираться, стряхивая прозрачные капли росы

с кустов, какой-нибудь Миловской или Косимовской сечей, и с напряжением следить за поисками собаки, почти бесшумно кружащей по сторонам. Вот она приостановилась, высоко подняла голову и, втягивая раздутыми ноздрями воздух, пошла, засуетилась, засновала среди деревьев, настойчиво и упорно ища то, что так тревожит, горячит и обессиливает ее, и вдруг, как подсеченная, застывает на ходу, туго выправив хвост и склонив голову с обвисшими и вытянутыми ушами.

Сердце охотника замирает, колотится, но руки с привычной уверенностью вскидывают ружье. После нескольких понуканий собака, наконец, отчаянно бросается (точнее - валится) в куст - и вальдшнеп с треском хлопушки взвивается вверх. Резко, раскатисто разносится по лесу выстрел, звучно шлепается о землю птица.

Потом, после первых выстрелов, удачно расположившись на привал, повесишь ружье, патронташ, сумку, прекрасных золотых птиц, наполнишь чайник родниковой водой, прозрачной, как кристалл, разожжешь шумный костер, веющий в лицо очаровательно-горьким, как бы полынным, запахом дыма.

Отдыхаешь спокойно и долго всматриваешься в неподвижный дым, сравнивая его с тонким занавесом из фиолетового шелка, вслушиваешься в убаюкивающий шум огня, и глубоко, всем существом, ощущаешь ту неповторно теплую радость, которую приносит охотничий костер.

А после привала выбираешься в поля, заглядываешь в подгородние березовые рощи и липовые заброшенные парки, и бывает, что в одном из таких парков еще раз порадует удача... Собака, снующая среди запущенных садовых клумб, усеянных блеклыми лепестками одичавших цветов, неожиданно потянет в еловый подсед и опять превратится в фарфоровую статую, только глаза ее продолжают излучать свет жизни.

Вальдшнеп, взятый в парке в осенние сумерки, всегда кажется особенным, "тургеневским",- он воскрешает в памяти с детства запомнившиеся строки: "Однажды, скитаясь с Ермолаем по полям, за куропатками, завидел я в стороне заброшенный сад и отправился туда. Только что я вышел на опушку, вальдшнеп со стуком поднялся из куста; - я выстрелил, и в то же мгновение, в нескольких шагах от меня раздался крик: испуганное лицо молодой девушки выглянуло из-за деревьев и тотчас скрылось..."

Сладок отдых после охоты в тишине комнаты, озаренной топящейся печкой, около которой спит усталая собака. Она спит настороженно и беспокойно - то вздрагивает, то бьет хвостом, то поднимет голову. Ей, очевидно, еще видятся мокрые травы, опавшие листья, пахучие и теплые вальдшнепы.

А я неторопливо перелистываю старые охотничьи журналы, старые любимые книги Аксакова, Брэма, Сабанеева и тоже переживаю, день со всей его охотничьей красотой…

Длинный вечер сменяется почти бесконечной ночью, несущей успокоение, тишину, непроглядный мрак. Мрак ночи рассеивается трудно и долго, и только после третьих петухов в окна чуть пробивается мутный, перламутровый свет. Я растворяю окно, глубоко вдыхаю крепкий и вкусный запах мокрых садовых берез, волжского тумана, прохладных нагорных сосен. В саду полусонно квохчут дрозды, на дворе, под навесом амбара, воркуют голуби, а на одной па колонн балкона висит охотничья сумка, и в ее ремнях несколько вальдшнепов, низко опустивших точеные клювы и бархатные крылья.

В теле еще ощущается вчерашняя усталость. Небо, опять сплошь серое, каждую минуту обещает дождь, но разве можно пропустить хоть один день осеннего вальдшнепиного пролета?

Скорее за самовар, а там - опять в лес, в таинственный и романтический край непередаваемого скитальческого счастья!

Я не знаю лучшей охоты "по перу", нежели охота на золотых птиц поздней

осенью, в печальные "замереки" года.