Б.Протасов. Первоосенники (Молодые гончие, охота)

Первоосенники

Б.Протасов

Мне вспомнились пушкинские стихи, когда на открытую террасу, то кружась, то плывя корабликами, тихо падали желтые листья берез.

Спускаюсь по ступенькам в сад, иду по дорожке, покрытой шуршащими листьями. Знаю, что не пройду и пяти шагов, как навстречу мне выбегут две молодые гончие Набат и Сорока. Весной прошлого года я их взял месячными щенками. Помню, как, забегая к своему другу охотнику, подолгу любовался игрой неуклюжих щенков, стараясь угадать в них пару своих будущих помощников на охоте.

Я нес домой два урчащих теплых комочка со сморщенными серьезными, а потому очень смешными мордочками и длинными мягкими, будто бархатными ушами.

У ворот дома меня встретил Алеша:

Ну, что? Принес? - сдерживая волнение, спросил пытаясь заглянуть под полу пиджака.

- Принес. Твое дело выращивать их,- сказал я сыну, отдавая ему щенков.- Помогать тебе я, конечно, буду, но помни, ты будешь выращивать собак для себя. Посмотрим, хватит ли у тебя терпения.

Дома нас поджидали все, в том числе и соседские ребятишки, собравшиеся посмотреть на "волкогонов". Однако наши малыши не проявляли расторопности. Еле держась на ногах, они беспомощно тыкались мордочками и недоуменно озирались по сторонам. Затем на полу появилась небольшая лужица... Все дружно рассмеялись: вот так "волкогоны"!

- Что тут особенного, подумаешь...- с обидой за щенков проговорил Алеша и побежал на кухню за тряпкой.

Немало трудов стоило нам с сыном выходить щенков, урывая время между учебой, служебными делами и домашними заботами. Теперь я вижу, что заботы о них были не напрасны: вот он, Набат. Быстрый, на сильных прямых ногах, темно-багряный выжлец. Сколько в нем энергии, неутомимой силы! Сколько охотничьей страсти в его темных глазах! А Сорока - она немного меньше и на первый взгляд кажется слабее своего брата, но в неожиданных поворотах, бросках при игре с Набатом, проглядывают стальные мускулы ее тела.

Завтра начало осенней охоты на зайца - первое испытание молодых гончих на деле. На первую настоящую охоту пойдет и Алексей.

Мне плохо спалось в эту ночь. Проснулся рано. Мысли уносили меня в перелески, полевые овражки и лога, затянутые туманом. Как-то покажут себя молодые гончие-первоосенники, усвоил ли охотничью сноровку сын, тоже по сути дела "первоосенник"?

Я зажег свет и собрался было будить юного охотника, но из-под одеяла уже высунулась голова Алеши, а в дверь террасы, заслышав необычное движение в доме, повизгивая, заскребли лапами Набат и Сорока.

Наскоро оделись, умылись. Алексей, я заметил, произвел последнюю операцию лишь символически, прогремев гвоздем умывальника: некогда сейчас! Но вот рога наброшены, ягдташи и ружья на плече, мы еще раз проверили снаряжение и, стараясь не разбудить домашних, тихонько выбрались в сад. Под ноги сунулись собаки, неясно различимые в предрассветных сумерках.

Шли молча. Под ногами чавкала дорожная грязь, навстречу выплывали из тумана силуэты старых придорожных берез.

Свежий влажный воздух холодил лицо. Начались лесные места. Несколько раз Алексей порывался спустить со смычка гончих: ему не терпелось поскорее услышать гон.

Поздний осенний рассвет застал нас в логах, заросших кустарником и сосняком. Остановились. Хотелось покурить, отдохнуть перед охотой и охладить чересчур горячую кровь молодежи. Да где там! Разве спокойно посидишь, когда на тебя вопрошающе устремлены три пары нетерпеливых глаз, мол, что же? Понимаю их. У самого бывал этакий зуд в ногах - так, кажется, и полетел бы по лесу, земли под собой не чуя!

Ладно, - говорю, - размыкай гончих. Подвигайся к Вздружинскому полю. Да помни основное правило - придерживайся собак, будет нужна моя помощь - труби. Где лаз занять - сам смекай!

Где-то далеко хрустнула валежина под ногой Алексея, Перепорхнула с ветки на ветку встревоженная пичужка, и все вокруг затихло в ленивом осеннем рассвете.

Сел я на пенек, закурил и думаю: как-то мои "первоосенники" выдержат экзамен на зрелость?

И вдруг, в глубине леса взвизгнула гончая раз, другой, я узнал заливчатый голос Сороки. Вторя ей, загудел Набат... Лес наполнился чарующей музыкой. Голоса гончих то переплетались между собой, то как бы перекликались, то они становились выше, напряженнее, то ниже, ровнее и глуше, то на секунду смолкали, а потом запевал один голос, его подхватывал другой и опять лилась и лилась среди осеннего леса песня. Мила эта песня охотникам!

Слышу, русак повел по другую сторону оврага, затем повернул отрожком к полю, и вот уж вижу, как заяц, заложив уши, мелькая белым задом, строчит по щетине жнивья и скрывается за кустами седого полынника. Следом за ним из овражка вынеслись Набат и Сорока. Голоса их уходят все дальше и дальше. И, наконец, слились в один протяжный стон, который завяз где-то в тумане.

Спешу к краю оврага, чтобы перенять ход зайца, часто останавливаюсь, прислушиваюсь, но все тихо: скололись, видно, сбились со следа. Где-то мои гонцы? Не вернутся ли, бросив запутанный след? Напряженно вслушиваюсь, ловлю каждый звук, а слышу только беспокойное биение сердца. Но опять доносятся издалека теноровый залив Сороки и баритон Набата. Голоса все ближе, ближе. Мелькнула мысль: как там Алексей? Сумеет ли подровняться к гону?

В это время, прерывая мои мысли, впереди раздался сухой выстрел. Собаки продолжали гон. Неужели промазал? Эх, ты, Алексей! - с горечью подумал я. Но вдруг гон сразу оборвался. Тишина. Жду, затаив дыхание, вслушиваюсь. И вот от дороги у края оврага доносится протяжный мягкий, призывный звук волторны.

Не иду - почти бегу. Подбегаю и вижу картину: Алеша держит за ноги матерого русака и, порывисто дыша от волнения, отгоняет обазартившегося Набата, а Сорока, ухватившись за косого, тянет его к себе, то закрывает, то чуть открывает свои раскосые хищные глаза.

Немного смешно и радостно было мне, старому охотнику, смотреть на праздник "первоосенников".

- С первым полем, охотник! - кричу сыну.