Белохвост

БЕЛОХВОСТ

Озеро Тальниково не похоже на старицы, какие старик Хопер сотнями закорючек раскидал по своей пойме. Оно круглое, как круглы степные озера, но окружено со всех сторон лесом. У него нет берегов, и только лягушки могут без риска доскакать от воды до сухого места, а птицы предпочитают по воздуху. Как трава на лугу, островами лежит на воде колючий телорез, под которым не везде и карасю протолкаться. Попавший сюда ветер быстро запутывается в гуще двухметровых лезвий рогоза, спешит скорее выбраться на чистое место и улетает, не успев ни волны поднять, ни сшить и разровнять как следует красновато-зеленый ковер ряски, разрезанный на лоскутки утиными дорожками.

Вокруг этого озера много ольхи, и золотая осень выглядит тут бедновато. За ольхой осины стоят, но чуть пожелтеет на них лист, стряхивают его поскорее без ветра. У ветел никогда не было огневой кленовой ярости. А другие деревья и близко не осмеливаются подступиться к топким берегам озера.

Утиный рай Тальниково. К осени сюда слетается столько утвы, особенно кряквы, что шум взлетающих стай прокатывается над лесом, как шум урагана, и перекрывает гул пролетающих самолетов. Когда повторно линяют селезни перед осенью, надевая многоцветный брачный наряд, сплошной каймой лежит на воде у травяных зарослей утиное линное перо. Сквозь вязкий ил ни веслом, ни шестом не нащупать твердого дна. Вот каково оно, это Тальниково.

Под собственной тяжестью падают с ветел узкие листья, посверкивая под солнцем, едва плывет по воздуху осенняя паутина, плещется средь зарослей и на открытой воде сытая утка, а над озером, как три крылатых сторожа, ходят огромными кругами три белохвостых орлана. В. прямую линию развернуты широкие, длинные и почти до черноты темные крылья с растопыренными по концам острыми перьями. Веером развернуты короткие по сравнению с крыльями хвосты, чисто-белые у двоих и будто густо заляпанный болотной грязью - у третьего. Один из белохвостых покрупнее, другой -- заметно поменьше. Парит над прихоперским озером семья морских орлов - орланов-белохвостов: птенец и оба родителя. У старших птиц хвосты такой белизны, что когда они пролетают под облаком, их длиннокрылые силуэты кажутся совсем куцыми.

Я вижу этих птиц над Хопром уже более двадцати лет. Кто-то из местных старожилов нашел их гнездо лет сорок

назад. И, может быть, эта пара и ее гнездо возле озера Тальниково единственные до Волги на восток, до Днепра - на запад, до мещерских лесов - на север. Видел я белохвостое над морем, над пустыней, где и настоящих орлов немало, но над нашими перелесками, полями и реками эти исполины пернатого мира производят особое впечатление на каждого, кто их видит в полете. Они как последние и единственные свидетели прошлого, когда край наш был безлюден и дик, когда леса, луга, озера и степи были поделены между такими же хозяевами земли и неба, и новым парам не находилось свободного места.

Первое гнездо этих великолепных птиц я увидел на одном из островов волжской дельты и не мог удержаться от соблазна залезть в него. Как перевернутая копна сидело оно в тройной развилке корявой, но крепкой ветлы. Поблизости не было ни одного дерева, с которого можно было бы заглянуть в гнездо, а шестиметровой высоты тростник уже в десяти метрах скрывал саму ветлу. Долезть до гнезда оказалось пустяком по сравнению с тем, что стоило забраться на него.

Гнездо хоперских орланов выглядит еще внушительнее. Попасть в него можно только сверху, потому что ветла, на сучьях которой оно устроено, и на ветлу-то не похожа. Среди тонкоствольных по сравнению с ней ольх стоит, как колонна, дерево, которое подстать двухсотлетним дубам Шилова леса. И держится оно корнями в земле не слабее и не хуже тех дубов. Прямой, неохватный ствол на могучем основании высоко поднял аккуратную крону. И пока здоров этот гигант у местных стихий, даже сообща не хватит сил свалить или переломить его. Со временем, видимо, у него тоже свой особый счет. Такие, как он, заслуживают право носить собственное имя. Нет в мире другой такой ветлы, поэтому и выбрали ее орланы, не соблазнившись ни громадными осокорями, ни дубами соседней Теллермановской рощи. Они по достоинству оценили крепость и надежность уникальной ивы, соорудив на ней свое гнездо.

Здесь птиц не беспокоит никто: место глухое, диковатое. Упавшие деревья и ветки переплетены цепкой ежевикой. Летом крапива непроходимая выше человека, комары злые и неустрашимые, под травой, как западни, ямы и промоины, топь. Сюда и волки опасаются забегать, если только нужда не заставит. Только весной воробьи стрекочут вокруг огромного гнезда. Хозяев они не боятся, а от прочих врагов - разорителей гнезд защищены надежно. Даже куница не ре

шится шарить рядом с собственной смертью ради сомнительной удачи.

Частенько под гнездами орланов валяются утиные перья, но мне ни разу не довелось подсмотреть, как охотятся белохвосты на уток. Зато часто приходилось видеть, как могучие хищники подчищают-грехи охотников, высматривая в камышах, в густой траве, на воде или в степи подранков или убитых птиц. У воды и на воде чаще всего берет добычу орлан: рыбу, которая уже всплыла кверху брюхом, водяных крыс, которых весенний разлив выжил из нор, заглядывает в колонии цапель, когда там птенцы. Гнезд он не грабит, а подбирает упавших, у кого уже нет шансов подняться в гнездо и выжить. Зимой, хотя иногда и повезет поймать зайца, чаще приходится вместе с воронами пробавляться пищей стервятников на какой-нибудь падали. Здесь он хозяин положения и, пока не насытится, не уступит место никому, не обращая даже внимания на то, что нахальное воронье в нетерпении дергает его за хвост и концы крыльев.

Орланы - не домоседы. Осенью и зимой они где-то странствуют, не показываясь возле гнезда неделями, уверенные, что в их отсутствие никто не посмеет посягнуть на занятое место. В это время семья продолжает существовать в том же составе, в котором она жила в гнезде. Дети уже сами могут взять то, что им полагается и что могут. Они уже не вы-прашивают кусок у родителей. Разлетаясь в разные стороны на километры, они умеют быстро находить друг друга.

В конце ноября, когда замерзало наше водохранилище, но зима еще не успела выгнать с него последних уток, лысух и чаек, стали попадаться на глаза белохвосты, то старый, то молодой. Никогда их не видели вместе: кочуют всяк себе бродяги-одиночки, и все. Но однажды старый орлан, сидевший нахохлившись на льдине, вдруг подобрался весь и, широко раскрывая клюв, трижды крикнул в пасмурное небо. А через несколько секунд рядом с ним уже укладывал крылья упавший с неба молодой. По поведению птиц легко было догадаться, что это не слу-чайная встреча соплеменников, а одна семья. Птенец посидел минут десять и улетел к лесу. Но не успела редкая пелена начинавшейся метели скрыть его силуэт, как на льдине снова уже сидели два орлана с чисто-белыми хвостами и светлыми головами. Расстанутся они лишь зимой, когда на исходе февраля старые птицы вернутся к гнезду, чтобы, подмостив его ветками и другим доступным материалом, отдаться заботам о новом поколении.

По весне надстраивают свои старые гнезда и другие птицы, но в работе орланов виден смысл инстинкта. Февральское солнце только на грязных обочинах дорог превращает снег в тоненькие льдинки и сосульки. Чистая снеговая белизна ему еще не поддается. А за долгую зиму на огромном гнезде мог вырасти такой же огромный сугроб. Но даже если бы снега было совсем мало, все равно на него нельзя класть яйцо: оно остынет, как не грей птица его сверху. Поэтому и кладут птицы новый настил, а последние снегопады и метели уже не страшны.

Был у меня молодой ручной орлан, один из трех, сидевших в огромном гнезде. На этом ворохе сучьев и разной ветоши могли бы свободно разместиться четыре взрослых человека, и посередине осталось бы место для самовара. Но в тот раз на одном краю сидел я, поджав под себя ноги, а на другом, прижавшись друг к другу,- три птенца, каждый ростом с гуся. Похищенный быстро привык к людям, бегал за мной по поселку, как собака, терпеть не мог собак любого роста и, если они не уступали ему дорогу, бил крылом, не пуская в ход ни когти, .ни клюв. К разным цаплям, бакланам и пеликанам, жившим в вольере, относился равнодушно и при общей кормежке спокойно ждал своей очереди и доли.

Но одна встреча со взрослым орланом чуть не стоила мне жизни. Хищник спустился в густой тростник, чтобы взять упавшую туда молоденькую цаплю, но взлететь из той чащи не смог даже без добычи, не в состоянии был сделать полного взмаха крыльями. Бывают такие по-ступки, в которых раскаиваешься уже через секунду, да поздно. Я схватил орлана за шею, а он меня лапами - за оба запястья, и черные когти с отчетливым хрустом стали впиваться в тело. Получилось, как у того охотника, который медведя поймал. Не так пугали клюв и когти орлана, как то, что руки и рукава куртки быстро, как буроватым мхом, покрылись комарами. Тысячи их впились в лицо и шею. А орлан, не мигая, смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было испуга. Избавила нас друг от друга вода, но мне в тяжелой одежде и сапогах едва удалось избежать рогатой коряги, вокруг которой бурлила грязная пена.

Греет осеннее солнце землю, уходят вверх невидимые потоки теплого воздуха. Не такие уж слабые, коль, не взмахнув ни разу крыльями, круг за кругом плавают в них огромные орланы, как пастухи больших утиных стад.

Л.Семаго. Охота и охотничье хозяйство, №8, 1979