Птица чеглок

ЧЕГЛОК

Там, где, соединяются русла Воронежа и Дона, обрывистые берега обеих рек пробиты десятью тысячами одинаковых отверстий: десять тысяч норок береговых ласточек для двадцати тысяч птиц. Никто из наших пернатых не селится так тесно в таком числе. День-деньской вьется птичий рой йад водой, над цветущим лугом, над прибрежным лесом, смелые улетают подальше. Дела и заботы у всех одни. Сигнал тревоги волной проносится вдоль огромной колонии, и все подчиняются ему одинаково. Так же быстро ко всем приходит успо-коение, потому что никакой опасности не было, а прилетел с правобережной кручи коршун поискать, не плывет ли где рыбешка кверху брюхом. А далеко над лесом еле различимой черной точной быстро планирует другой хищник. Высоко и далеко он, но по скорости и отсюда ясно, что это чеглок.

Вот кого надо бояться ласточкам, и они хорошо знают этого хищника, но он летит стороной, а поэтому и нет повода для нового переполоха. Самая быстрая из птиц в нападении, чеглок, без промаха ловит в воздухе любую мелкую добычу, какой бы проворной она ни была. Ведь за той же самой береговушкой в полете взглядом трудно следить, но от нападающего чеглока ее не спасают ни скорость, ни стремительные увертки. Спастись можно только в норке, но до нее не успеть.

И хотя этот маленький сокол нападает открыто, не из засады, погоня заканчивается за две-три секунды, а когда вместе охотится пара, то и того меньше. Со свистом мелькнут два темных силуэта с почти прижатыми крыльями - и уже, сжав жертву в лапе, хищник летит к лесу, к гнезду. А жуков и стрекоз ловить еще проще. С земли берег добычу редко, но жаворонка не спасает и земля. Камнем падает он, не допев песню, и прямо-таки вжимается между земляными комьями пашни, но через миг его выхватывает оттуда цепкая лапа, и уже не певец, а безжизненный комок пера на чужих крыльях поднимается в воздух. Если и есть в мире птица быстрее чеглока, то это, может быть, только кто-то из близкой родии.

Плохо пришлось бы береговушкам и прочей пернатой мелочи, если бы чеглоки жили между собой так же дружно, как кобчики. Пара не пустит в свой гнездовой район третью птицу, а семейную пару - тем более. Поэтому и дань, которую они берут с тысячной общины, не так уж велика и заметна: крупная колония береговушек все равно процветает при такой "охране".

Чеглоки как будто и впрямь охраняют ласточек и берегут их покой: они никогда не врываются в самую гущу стаи,

чтобы, пользуясь паникой и суматохой, схватить зазевавшуюся или нерасторопную. Они летают и охотятся в стороне от колонии, так что большинство птиц и не видит, как погибнет одна соплеменница. А вот славки, соловьи, пеночки, зорянки, которые живут по соседству с чеглоками, относятся к присутствию грозных соседей, будто это миролюбивые горлицы. В. лесу сокол живет, но никогда в нем не охотится, нет у него ястребиных замашек.

Эти аристократы сами гнезда не строят, но им годятся любые, в которые можно положить три-четыре яйца и насиживать их. Для этого подходит и воронье или старое и заброшенное гнездо коршуна, сойки, сороки, или чье еще. Пара будет возвращаться к нему из года в год, пока оно будет держаться на дереве. А не найдут свободного - выгонят хозяев, но без гнезда не останутся.

Наряд чеглока не блещет яркими красками, но это одна из самых красивых птиц. Сверху он как кора черноклена, но только с сизоватым оттенком. Голова почти черная, но горло и щеки чисто-белые. От углов рта назад и книзу черные перья, как усы. Грудь желтоватая с рядами продольных коричневых пестрин, а ноги словно в рыжих штанах. Разница между самцом и самкой только в том, что она иногда чуть ли не вдвое крупнее супруга, что нормально для всех соколов. Во взгляде круглых черных глаз нет ничего жестокого или злого: этим взглядом супруги, преисполненные теплых чувств, смотрят друг на друга и на своих детей, и на добычу тоже. В соколиной осанке сидящей на дозорной ветке птицы нет ничего вызывающего: чуть ссутулившись, сидит на сухом обломке чеглок, словно в раздумье или полудреме, но от его взгляда не ускользнет ничто, даже летящая за триста шагов стрекоза.

С добычей или без нее чеглок подлетает к гнезду открыто, не делая ни малейшей попытки скрыть его местонахождение. А у гнезда обе птицы порой бывают даже чересчур крикливы. Голос - обычный высокий соколиный крик, то частый и резкий, как недовольный, иногда чуть протяжный, словно с обидой. И наоборот, в стороне от дома сокол молчалив. Ему ли бояться таких разорителей и грабителей гнезд, как ворона? Любая из них облетит это место стороной, не вызывая неудовольствия чеглока, хотя он чуть ли не вдвое легче ее. Так что громкое "ки-ки-ки-ки..." звучит скорее всего как предупреждение всем, чье присутствие поблизости просто-напросто нежелательно. И все, к кому это может относиться,, прекрасно понимают, где граница опасной для них зоны. Сердце этой птицы недоступно страху. И во взгляде смертельно раненного чеглока нет ни тоски, ни бессильной ярости, ни выражения боли. Спокойный соколиный взор, даже в последние минуты жизни.

Сам он, как и все настоящие или благородные соколы, не опускается до грабежа чужих гнезд. И это знают другие птицы. В одной из полос Каменной степи буквально напротив гнезда чеглоков устроил свое чернолобый сорокопут. Часто соколиная пара сидела так, что обоим был виден дом соседа, но оставалась совершенно безучастной к тому, что делалось там. Правда, этого сорокопута при его малом, росте даже сорока побаивается. Не пытался нападать чеглок и на взрослых птиц, когда те сами охотились на краю поля.

Пары чеглоков рядом друг с другом не живут, но весной птицы возвращаются небольшими стаями. Днем их и не видно, а к вечеру, ища место для ночевки, они появляются над лесом. В, неторопливом полете проносятся острокрылые силуэты над зеленеющими макушками берез и осин, не наводя страху на тех, кто уже живет здесь. Не смолкают при виде их дрозды, не обрывают песню зорянки, не бросается прочь токующий бекас.

Я не раз видел, как преследуют перепелятника касатки и как они бывают спокойны при виде чеглока. В чем причина такого доверия или беспечности? Не в том ли, что со своей добычей чеглок не встречается дважды, что каждое нападение удачно и некому поднимать тревогу среди остальных?

Он, да еще кобчик прилетают весной самыми последними из хищников, в одно время с ласточками, которых не спеша сопровождают всю дорогу. И ласточки, и чеглок летят днем, и если этот "пастух" потеряет одну стаю, он легко найдет другую. Днем летят и золотистые щурки, и стрижи и тоже стаями. Так что голодать не приходится: и добыча в том же небе. От погоды весенний пролет почти не зависит. Прилетев на место, сокол не спешит с гнездовыми делами: иногда месяц пройдет, прежде чем будет снесено первое яйцо. В. этом есть большой смысл: соколята должны появиться на свет и расти тогда, когда птенцы тех же береговушек и других ласточек покинут гнезда. Охота на них и вовсе проста, накормить досыта своих малышей родите* лям не составит труда.

Соколята в первые дни одеты густым белым пухом. А короткие (пусть крючком) клювики придают им особую привлекательность. Растут они на хороших кормах быстро и в августе, уже обученные приемам соколиной охоты, берут направление вслед отлетающим стаям ласточек и других мелких птиц.

Л.Семаго. Охота и охотничье хозяйство, №8, 1979