Рассказ А.Ливеровский. Убивец (заяц)

Убивец

Отец умер. Пережили трудно. Жизнь продолжалась. Дома все как было. Мама уходила рано в больницу, Коля - в институт. Обедали вместе, мама мыла посуду, Коля шел во двор разметать снег, чистить вольеру, кормить отцовских собак - смычок англо-русов, Бубна и Флейту. На охоту Коля перестал ездить. Стали заходить знакомые охотники-торговали собак. Мама отказывала: "Пусть живут, муж их любил". С кормежкой было просто: каждый день из соседней столовой уборщица приносила ведро остатков. Год прошел. За несколько дней до открытия охоты навестил Сергей Иванович, друг отца, полковник, страстный охотник. Говорил, что охотничьим собакам невозможно не работать, не бывать в лесу. И Коле бы полезно отдохнуть, вспомнить, что на свете есть такое прекрасное и завлекательное дело, как охота.

Мать не возражала. Коля согласился.

Сергей Иванович вел "Ладу" уверенно, на большой скорости. Не оборачиваясь к заднему сидению, где расположился Коля с собаками, рассказывал:

- База хорошая, егерь человек неприятный, угрюмый, себе на уме. Живет барином: корова, овцы, поросенок, куры, гуси. Лошадь казенная - по нашему времени - богатство; огород соседке вспахал или проехал - пол-литра, дров привез кому - того больше. Куркуль, чистый куркуль. На охоту не сопровождает, будто ноги болят. Начальство его терпит, держит: молодые-то в егеря не идут - непрестижно. Ему, егерю, служба нужна, чтобы к хозяйству не придирались, а на охотников ему... с высокого дерева. И все равно,- продолжал Сергей Иванович,- уверен, есть круг знакомых охотников, выгодных, тех - и сопроводит, и в багажник картошки положит, свининки. Живет как бог: все у него свое - и молоко, и грибок, и капустка квашеная, и жена молодая! - тут Сергей Иванович рассмеялся и вдруг сердито добавил: - Вообще эти так называемые охотбазы - сплошное недоразумение, и понятно почему. Рассчитаны они на сотни, может быть, на тысячи - охотников у нас много больше. Ездят туда, в первую очередь, знакомые или важные, нужные. В результате - великое пьянство и развращение егерей. Каждый с бутылкой, угощает, настаивает. Тут и святой сопьется. Егеря не знают, что делается в лесу, сколько у них выводков. Некогда им ходить, да и не хочется. А вазовские казенные собаки? Хорошо, если живы и не больны. И все равно - гончие не гоняют, а легавые гоняют самозабвенно. И егерей нельзя винить. К примеру, в нашей путевке написано "с сопровождением", а егерь - пусть и зря ссылается на ноги - с базы уйти не может: жена работает, приедут люди, им и двери открыть некому. И не поехал бы я сюда, да был с легавой по дупелям, другой раз по вальдшнепам - и каждый раз поднимал несколько зайцев. Много их здесь, прямо сила!

Коля слушал, молчал.

Машина свернула с проселка на грязную деревенскую дорогу и остановилась у большого, обшитого вагонкой и крытого шифером дома. За высоким, дощатым забором лаяли собаки. От калитки к крыльцу шла вымощенная кирпичом дорожка.

Дверь открыл освещенный сзади, невидимый лицом, большой - прямо великан -- человек. Не поздоровался, взял у Коли из рук поводок смычка, сказал: "Пойдемте собак устроим,- и Сергею Ивановичу: - Проходите в прихожую". За ситцевой перегородкой в кухне злобно рычала собака, скорее всего, немецкая овчарка. Кто-то ее там держал, успокаивал.

Егерь проводил Колю во двор через застекленную, чисто вымытую веранду. Вдоль забора три вольеры с дощатыми полами и утепленными будками. Средняя свободна. Там и заперли смычок. С одной стороны потянулась нюхаться через сетку породная почти чисто багряная со светлыми подласинами выжловка, с другой - ворчал, не подходя к сетке, крупный трехлетний сеттер.

Свои? - спросил Коля.

Казенные. - Бубен и Флейта еще не успокоились, крутились, прыгали на сетчатую дверку. Егерь задержался у вольеры, смотрел внимательно, сказал: - Красивые собаки, по типу скорее всего от Чаусовских, у него такие крупные пегие были. Работают? Тела многовато.

Коля с удовольствием похвастался:

- Два диплома первой в смычке. В одиночку у Флейты первый, у Бубна - второй и третий.

Про тело ничего не сказал. Конечно, засиделись собаки, но не хотелось рассказывать про семейное.

В приезжей шесть аккуратно заправленных кроватей, у каждой тумбочка и стул. Общий стол, на нем графин с водой, стаканы и накрытый дорожкой старенький радиоприемник. На стенах плакаты: "Берегите лес", "Профили хищных птиц" и "Правила безопасности на охоте". "Правила" подкреплены жуткими примерами: в облаках ружейного дыма падают окровавленные охотники.

Сергей Иванович уже разобрал рюкзак и вынимал из обитых бархатом отсеков Деревянного полированного ящика части ружья" в замшевых чехлах. Каких только приспособлений не было в ящике: шомпола - разборный длинный и особый короткий, щетки, просрочки, пузырьки со Смазками. Коле неловко стало, как вспомнил давно не чищенную ижевку. Попросил посмотреть ружье. Сергей Иванович согласился охотно, собрал, протянул Коле редкостный бокфлинт Лебо двадцатого калибра в прекрасном состоянии: "Представь, купил недавно, послевоенный, мало-стрелянный, практически новый".

Позвали к ужину. Сергей Иванович вытащил из кармана рюкзака флягу, захватил два мешочка: один с тем, что нужно на холод, другой с закуской - и пошел к столу. У Коли были испеченные мамой в дорогу пирожки с капустой.

В первой комнате накрыт стол. Клетчатая скатерть предусмотрительно накрыта пленкой. В мисочках квашеная капуста и соленые грибы, на деревянной тарелке нарезанный хлеб домашней выпечки. Против каждого из трех приборов Н пустая стопка.

Егерь вышел из кухни, жестом пригласил садиться. Хозяйка принесла блюдо горячей картошки, сваренной в мундире, и, не задерживаясь, ушла. Коля успел заметить снежно-белые, не седые, волосы, лежавшие на плечах, и, несмотря на высокий рост, складную фигуру. Заметил еще, что она много моложе мужа. Егерь сказал: "Ешьте, пожалуйста,- показал рукой на кухню,- я уже". От коньяка не отказался, выпил стопку и решительно отставил в сторону: "Нельзя - ноги".

При ярком свете Подвешенной к потолку лампы Коля с интересом, но украдкой разглядывал собеседника, если так можно назвать упорно молчавшего человека. Тяжелая округлая голова, широченные плечи, рост такой, что казалось - Он стоит у стола. Пепельные густые волосы, окладистая борода, черная с седым подсадком. Коля от отца слыхал, что характер человека лучше всего угадывается по глазам и рту. Рот был почти не виден в волосяной заросли, глаза печальные, строгие, и только морщины-лучики в уголках показывали, что они когда-то смеялись. Надеть бы на этого человека круглую барашковую шапку - получился бы Ермак Тимофеевич.

Егерь не закусил, робко, как бы смущаясь, вынул из одного кармана деревянный ящичек-табакерку, из другого - аккуратно сложенный темно-красный платок. Постучал пальцем по крышечке, поставил левую кисть ребром, поднял на ней большой палец и в образовавшуюся у корня лунку насыпал щепотку темного порошка, зажал одну ноздрю, приложил нос к лунке, резко втянул воздух. Ту же операцию проделал с другой ноздрей. Из глаза его капнула слеза, он встал, отошел в сторону и, приложив к лицу красный платок, два раза с видимым удовольствием чихнул. Сказал: "Извиняюсь",-- и вернулся к столу. Заметив удивленные взгляды охотников, развел руками: "Так мои деды-кержаки бога обманывали. Табакурство по их старой вере запрещалось, а нюхать - вроде и не курить. Баловались табачком. Через отца и мне привычка".

Сергей Иванович, красный, добрый после двух стопок, расспрашивал: "Какое удовольствие? Что за табак? Дайте-ка посмотреть табакерку". Егерь отвечал: "Табак особый, обязательно с мятой, мелкий, сильно растертый, не сырой и не слишком сухой. Удовольствие? Вроде как от курева, главное, конечно, привычка".

Коля отказался от третьей стопки, налег на картошку с солеными, обильно политыми сметаной волнушками. Ему было очень хорошо в непривычной, точнее забытой им деревенской обстановке, в компании с охотниками. Интересен, почти загадочен был егерь. Приятен Сергей Иванович. От отца еще слышал, что он дельный и страстный охотник. И верно, как поглядеть - все у него предусмотрено, все ладно да складно. Даже к столу он вынес не обычные в поездках сыры да консервы, привез пирожки с рисом и красной рыбой, охотничьи сосиски, холодную буженину, даже хлеб какой-то особый кисло-сладкий и в футлярчике раскладные вилка и ножик, и коньячная фляга обшита сукном, и пробка у нее -та же рюмочка.

Сидел Сергей Иванович за столом в нарядном новом свитере и привезенных из дома теплых туфлях из оленьего камуса. Чуть седоватый, красивый, представительный.

Правда, Коля вспомнил, что отец говаривал: "Три вещи не употребляют охотники: охотничьи топорики, охотничьи сосиски и охотничью водку".

Тревожило Колю, что Сергей Иванович пьет стопку за стопкой. Старался отвлечь его разговором о собаках, об охоте. Егерь молчал по-прежнему, и только когда дело дошло до того, куда завтра идти, вступил в разговор:

Мой совет: как выйдете из деревни на проселок, направляйтесь направо в Сойкинские мелоча или прямо через поле на старые покосы. Заяц там есть и он местовой - там и гон пойдет. Налево не ходите. Ни в коем случае!

Что там? - поинтересовался Сергей Иванович. - Болото?

Нет, места сухие, отъем истые и для гона удобные: перемычки, дорожки, просеки, но нельзя - там убивец.

Что? Что? - в один голос воскликнули охотники.

Убивец,- четко и значительно повторил егерь и нахмурился.

Какой убивец? Убийца? Кого?

Да. Видите ли, налево, сразу после сосновой гривы, низина, в ней живет русак. Не много у нас их, больше беляки,- этот живет.

Ну и что? - раскатисто рассмеялся Сергей Иванович. - Прекрасно, собаки надежные, давно мечтаю погонять русака.

Нельзя,- досадливо настаивал егерь,- собак погубите.

Ничего не понимаю. А ты, Коля?

Пока неясно.

Хорошо, скажу. А вы хотите верьте, хотите нет. Этот русак под гоном ходит в полях между нашей деревней и Красницами. Если собаки липкие, сказать, вязкие, надоедят ему, тогда правит прямиком на железную дорогу и дует по ней долго. Поезда у нас часто, он-то соскочит, собаки могут попасть. В прошлую осень у приезжих выжловка эстонка погибла, через две недели - смычок русских, обе собаки: выжлеца пополам, выжловке две ноги; хозяин пристрелил. И так не первый год.

Уж непременно и пойдет,- усомнился Сергей Иванович,- пугаете вы нас, Федор Федорович.

- Как хотите - дело ваше. Захрипели настенные часы, из дверцы

вышла и звонко определила час кукушка. Федор Федорович - теперь Коля знал, как зовут егеря,- принес из кухни самовар. Хозяйка убрала со стола, принесла очень чистые стаканы с блюдечками и сахарницу, ушла в спальню. За ней из кухни, мягко ступая, мимо стола прошла крупная породная лайка, вежливо поерзала по спине круто завитым калачиком хвоста, приподняла губу, когда Коля протянул руку погладить.

Сергей Иванович, распаренный, хмельной, был в благодушном настроении, спросил, чуть растягивая слова:

Федор Федорович, а вы на охоту ходите?

Нет. Молодым много занимался Я ведь из Сибири. Месяцами по тайге ружьишко таскал. Здесь остался - отошел.

Почему?

И там-то зверя и птицы год от году меньше. Здесь совсем бедно, пустые леса. Бьешь, думаешь,- не последний ли? - жалко. И ноги все хуже и хуже.

Что с ногами? Ревматизм?

Осколком под Нарвой: одним - обе. Питанье кровью нарушено, так вроде кости и мясо на месте -ходить не пускает - больно.

Зачем же лайку держите?

Приблудная она. Приезжие в лесу нечаянно ранили и бросили: Приползла через три дня на двор. Жена выходила. Так и живет. Спать пойдете?

Рано еще. У вас какой-нибудь музыки нет? Кажется, в приезжей патефон?

Ломаный: пружину перекрутили. И пластинки все царапанные: выпьют и ставят, как попало. Сейчас я свой проигрыватель... Пейте чай, сами наливайте.

Коле было хорошо. "И как он мог так долго не ездить на охоту? Завтра набросим смычок, послушаем гон, увидим зайцев. Только бы не промахнуться! И если возьму, привезу домой - мама будет довольна. Давно в нашем доме дичины не было. Федор Федорович интересный тип. Верно ли говорит Сергей Иванович, что хапуга, куркуль и на охоту наплевать? - впрочем, он больше знает, часто бывает на базах. А собаки в вольере ухоженные, чистые, здоровые, сытые".

Егерь принес проигрыватель, перебрал несколько пластинок, поставил. Удивительный и знакомый голос наполнил, как залил, комнату: "На нивы желтые нисходит тишина. В остывшем воздухе от меркнувших селений, дрожа, несется звон...". Кажется, Чайковский?.. "Душа моя полна разлукою с тобой и горьких сожалений".

"Как это может быть? Как получается, что в одной певучей фразе, даже в одной ноте-и тоска прямо нечеловеческая и ликование?" - Коля вторил про себя и слова и мотив, и казалось ему, что это про него, про его жизнь — «...но что внутри себя я затаил сурово?». Комок подкатил к горлу.

Рычажок со стуком подскочил, музыка смолкла. «Жалко. Попросить поставить еще раз?»

Сергей Иванович слушал плохо. Сказал:

— Пригласите хозяйку, пусть посидит с нами. Считает ниже достоинства? Пренебрегает?

— Спит она, завтра на ферму рано.

Подошел к часам с кукушкой и потянул цепочку. Сергей Иванович пожал плечами, встал, чуть пошатнулся и пошел к выходной двери. Егерь проводил.

Трудно было угадать — будет ли в этот день солнце или оно, скрытое в густейшем утреннем тумане, останется за хмарью осеннего короткого дня. Но солнце показалось, сначала белесым неясным кругом, лотом, расталкивая и угоняя тучи, воссияло на чистом бледно-голубом небе.

Сергей Иванович, высокий, сухощавый, но с небольшим брюшком, вышагивал впереди. За ним Коля с трудом сдерживал засидевшихся, крепко тянущих собак. И опять он с удовольствием и легкой завистью посматривал на своего спутника и руководителя: «Перекидывает ружье с плеча на руку — Лебо без антапок — пижонит или не успел отдать приделать? Под легкой с расстегнутой молнией непромокайкой жилет-патронташ. На голове по заказу сшитая защитного цвета шапка с длинным козырьком и металлическим значком на тулье — поющий глухарь. На ногах высокие, подвернутые под коленями сапоги с ярко-желтыми головками. Сказал: «Ношу только японские, наши дубовые, тяжелые и подъем на жабью лапу, даже с тонкой портянкой нога не лезет».

Сергей Иванович вышел на проселок, оглянулся на деревню и круто повернул налево. «Постойте,— остановил его Коля,— егерь сказал налево не ходить». Сергей Иванович подмигнул, махнул рукой в левую сторону, пояснил: «Дураков нет. Куда егеря говорят нельзя — там и заяц. Дело известное — берегут для дружков. Идем, идем! Меня на таком деле не проведешь — стреляный воробей».

Коле и неприятно стало, подумал: «Может быть, он и прав?».

В высокоствольном сосняке сошли на тропку. Как хорошо, замечательно хорошо в лесу в ясное утро предзимья. Ноги в толстых шерстяных носках и новых резиновых сапогах смело разгребают воду в редких на песчаной дороге лужах, мягко ступают по ковру старой хвои. Тепло, даже жарко, в туго подпоясанном патронташем ватнике и непривычной еще теплой шапке.

Запах земли! Земли — не городской, придавленной камнем,— открытой, и не летней, обильно расточающей ароматы цветов и живой зелени. Нет, осенний, тонкий запах земли, испуганной ночными холодами. Воздух напоен влагой и запахами хвои, древесного тлена и грибной прели. Хочется вдохнуть глубоко-глубоко и задержать выдох, как глоток ключевой воды.

Звуки земли: шорох шагов, шелест хвойных веток, стукоток дятла, уютное попискивание синиц — все негромкое, приглушенное, как ватой обернутое.

Краски земли: темная зелень сосновых вершин, масляная желтизна стройных стволов, блеклое золото палых листьев, четкая графика безлистных берез в прозрачности и голубизне неба.

Все это щедро дарит лес тому, кто пришел к нему не гулять равнодушно, а с каким-нибудь делом, пусть по-городски и не очень важным, но близким лесной жизни.

Как хорошо! Коля решил, что теперь будет ездить на охоту каждую субботу, ни одной не пропустит до глубокого снега. Нетерпеливо отстегнул ошейники: «Арря-арря! Полазь, собаченьки!».

Смычок кинулся в полаз резвыми ногами и скрылся из глаз. Охотники зарядили ружья и, негорячо порская, пошли тропиной. И недолго шли. Видимо, наскочили собаки прямо на лежку. Сергей Иванович побежал на голоса: Коля остался на дорожке, снял с плеча ружье, ткнул предохранитель. Яркая помычка сменилась ровным, уверенным гоном. Заяц шел малым кругом. Коля стоял, слушал.

«Отец назвал щенков Бубен и Флейта. Как угадать, какие будут голоса у взрослых? Назовут щенка Свирелью, вырастет, окажется, у нее чуть не башур-бас. У отца получилось, и все же не точно. Выжлец равномерно, неторопко отдает громкий доносчивый голос: — Ба-у-у! Бау-у? — с оттяжкой, будто бьют колотушкой в большой гулкий барабан. Флейта частит, но не посвистывает, как полагалось бы по кличке, нет, гораздо ниже, похоже на фагот».

Гон приближался. Коля уже посматривал понизу влево-вправо, как грохнул выстрел неподалеку. «До-ше-ел! До-ше-ел!». Смычок доганивал, смолк. Сергей Иванович, довольный, веселый, вынес на тропинку прибылого голубо-спинного беляка, посмотрел на часы: «Двадцать две минуты — нормально. Почин дороже денег».

Зайца держал за ноги еще живого. Белячишка сучил передними ногами, пытался поднять голову, озирался дико, Коля отвернулся, крикнул: «Добейте! Так нельзя!». Сергей Иванович удивленно пожал плечами, сказал: «Посмотри, как это делается». Взял зверька левой рукой за уши, ребром правой резко ударил под затылок.

Коля поздравил с полем. Собаки, не задерживаясь, ушли. Охотники продолжали путь по тропинке.

Лес окончился довольно крутым склоном к неширокой осочистой низине. За ней простиралось поле, еще дальше виднелась небольшая деревня — скорее всего Красницы.

В ивняке, кольцом опоясывавшем низину, раз-другой мелькнули пестрые рубашки смычка. Бубен громко сказал: «Ав!». И тут же, неподалеку, в бурой некоси вспыхнул заяц. Русак шел стремительно и легко: троил, пританцовывал, словно балерина ножкой о ножку бил, ушами играл. Крупный, матерой. Смертным ревом огласил долину Бубен, с голосом, захлебываясь, подвалила Флейта.

Заяц выскочил на суходол, миновал его и пошел малым кругом по сосняку.

Коля волновался: прислушиваясь к голосам собак, стараясь определить направление, прикидывал, где стать. Решил — на дорожке у края леса. Добежал, огляделся, слушал.

Как выкатился заяц на поле, Коля сначала не заметил. По собакам определил — белые-то не жнивье хорошо видны — далеко впереди заметил серую фигурку, уходящую под Красницы. Отдалел русак. А вот и Сергей Иванович показался из леса и пошел за смычком. Зачем?

Коля потерял собак из вида и со слуха. Не знал, куда идет гон. Судил по своему спутнику. Тот остановился и смотрел в сторону деревни, значит, смычок там. Слушал, слушал — очень мешали электрички, да еще собака чужая лаяла, наверно, в деревне. Час прошел, может быть, и больше...

Сергей Иванович побежал назад, и сразу, правда, на краю слуха, послышался гон. Собаки повернули и вели обратно. Коля приготовился, прикинул, до какого примерно рубежа можно стрелять, ждал с нетерпением, оглядываясь по сторонам, и... внезапно вспомнил: «Налево не ходите... убивец... лип¬кие, на железную дорогу...». Да! Смы¬чок возвращался и, если он не задер¬жится на гриве, перейдет — дальше поле и железная дорога!

Коля побежал туда. На ходу слышал собак, сначала близко сбоку, потом впереди. Задыхаясь от непривычки бегать, проклиная себя» и Сергея Ивановича, миновал лес, окраину деревни и оказался на краю убранного картофельного поля. За ним — высокая насыпь железной дороги. Не мог больше бежать, остановился. Собак не видно, гон слышен, идет где-то в островке ольшаника, в полосе отчуждения. Ясно, неизбежно — вот-вот выскочат наверх. Сердце чуть утихомирилось — надо бежать, бежать. Скорее! Беда! Коля застонал на бегу от ужаса и отчаяния, что не поспеет. Хоть бы скололись, совсем потеряли!

Ближе и ближе высокая крутая насыпь. Гон там, впереди. Минутная перемолчка и с полными голосами смычок — две пестрые фигурки — взлетел на насыпь и погнал поверху вдоль рельс.

Коля задохнулся — не мог больше двигаться, И бесполезно. Закричал, обманывая: «Вот, вот, вот!». Не услышат, да разве снимешь с гона кровных собак. Остановился Коля и сразу увидел и зайца впереди собак, и электричку.

Зеленый, с красной полосой под мордой поезд вылетел из леса на край поля. Конец! Не сможет и не захочет машинист ради каких-то собак остановить с полного хода поезд. Нет, не остановит.

Электричка уже ревела непрерывно и злобно, нагоняя собак. Коля понял, что сейчас будет, представил колеса, лапы, головы, кровь. Захотелось закрыть глаза — так бы и сделал — как вдруг у штабеля шпал рядом с полотном вспыхнул дымок выстрела. Русак покатился через голову. От штабеля выскочил человек, схватил зайца, высоко поднял над головой и кинулся вниз с насыпи. Собаки дружно свернули за ним. С воем промчался поезд.

Когда Коля подошел, Федор Федорович без шапки сидел под откосом прямо на земле. Держал на брючном ремне Флейту. Бубен дремал, поднял голову, посмотрел на подходившего хозяина. Рядом на траве лежал большой, курчавый по спине русак. Егерь сказал: «Сходите, попросите жену запрячь, приехать за мной». Улыбнулся невесело, показал на ноги.

Коля наклонился, поцеловал егеря в пахнувшие табаком и мятой губы.

А.Ливеровский

Охота и охотничье хозяйство, № 9,1979 г.